Михаил Козаков

«Я ВООБЩЕ НЕ АКТЕР»

 

2004

 


Один из самых знаменитых советских актеров, Михаил Козаков любим не только в своих ролях, поставленные им фильмы стали почти классикой, «Покровские ворота» люди готовы пересматривать по несколько раз. Но Козаков одновременно и прекрасный рассказчик, а также великолепный знаток поэзии…  Он родился 14 октября 1934 года в Ленинграде, в семье писателя Михаила Эммануиловича Козакова (1897—1954) и Зои Александровны Никитиной (урождённой Гацкевич, 1902—1973), редактора «Издательства писателей в Ленинграде». С 1945 года учился в Ленинградском хореографическом училище. В августе 1991 года переехал вместе с семьёй в Израиль и в течение четырёх лет играл на иврите в Тель-Авивском камерном театре…

 

Вы родились в литературной семье. Папа—писатель, мама—филолог. Как это отразилось на ваших литературных вкусах?

Совсем в детстве мама мне читала вслух. Потом я сам научился довольно быстро читать. Лермонтова я открыл себе через «Ашик-Кериба», а Пушкин пришел через «Руслана и Людмилу». Потом были английские баллады в переводах Маршака. Мама подарила мне эту книжку. Мне было тогда лет девять, может чуть меньше. И я выучил наизусть ее всю—и «Вересковый мед» и «Королева Элинор». «Три мушкетера» я не читал, не было книги. Откуда они во время войны в деревне?!  И Миша Герман, известный искусствовед, сын Юрия Павловича Германа, мне пересказывал «Трех мушкетеров», потому что уже успел их прочесть, так как был немного постарше. Вообще человек закладывает знание книг и любовь к литературе лет с 10-ти и до 18-ти. Это самый активный период чтения.

852e8cc55f67

Те люди, которые приходил к вам в дом—Эйхенбаум, Анна Ахматова, Зощенко, Шварц… Они вами воспринимались как писатели или как друзья дома?

Сначала, как друзья дома. Борис Михайлович Эйхенбаум как-то спросил: «Миша, ты читал Оскара Уайльда?»—«Нет».—«Ты прочти «Портрет Дориана Грея». И я по его совету приобщился к Уайльду. Когда я брал с папиной полки Золя, папа мне говорил: «Мишка, рано тебе, ты испортишь вкус и не поймешь всего».

Среди тех, кто приходил к вам в дом был Анатолий Мариенгоф—ближайший друг Сергея Есенина…

Он был соавтором и очень близким другом моего отца. Как и Михаил Николаевич Зощенко, Евгений Львович Шварц… Дядя Женя, дядя Толя… и только Анну Андреевну Ахматову я никогда не называл тетей Аней. Есенин тоже бывал в нашем доме. Он дружил с моей бабушкой Зоей Дмитриевной, маминой мамой. Она была дворянкой, строгих правил и он очень уважал ее. Как-то мама сопровождала Есенина, приехавшего из Москвы для выступления в Питер. И Зоя Дмитриевна, моя бабушка, сказала ей: «Зоя, смотри, чтобы он не напился». И с этим напутствием Есенин с мамой пошли по Питеру. В Торгсине Есенин увидели штиблеты. Мама рассказывала: «Есенин восклицает—какие штиблеты! Раз, два и я его уже не вижу. Выходит… и уже пьяный». Они опоздали на выступление. Есенин вышел на сцену, а в зале свист и крики: «Хамишь, опаздываешь…» Он вышел и начал: «Какие я сейчас видел штиблеты, это такие штиблеты…» Скандал! Мама думает, что провалила задание. И вдруг Есенин вскочил на стул и стал читать стихи…

501cb6212f44

Анна Ахматова давала вам какие-то рекомендации по чтению?

Нет, не давала. Они вели взрослые разговоры и мне иногда позволялось присутствовать до какого-то момента. Потом мама по-французски говорила: «Здесь дети…» и меня эвакуировали.

Ахматова хорошо читала свои стихи?

Да. Она читала ровным голосом, очень смыслово читала. А, скажем, Мандельштам по свидетельству Арсения Тарковского, замечательного поэта, ужасно выл. По этой манере к нему близок Бродский.

Но некоторые говорят, что поэзия – это звук.

Да, звук. Но в поэзии есть ноты, там есть нижнее «до» и верхнее «ля», у поэта есть знаки препинания, иногда восклицательный знак, иногда двоеточие… И трудность чтеца заключается в том, чтобы расшифровать звук. И Ахматова—это скорее виолончель, а Цветаева—скорее скрипка или такое синкопированное фортепиано. Когда Бродскому было 32 года, он говорил мне: «Какого черта вы вообще читаете чужие стихи! Стихи должен читать либо поэт, либо читатель». А Виктор Николаевич Голышев сказал ему: «Ну что ты чепуху городишь, почему только поэт? Чувак клево читает стихи!». Бродский очень уважал Голышева. Это было в Москве, незадолго перед его отлетом, на Пасху, а через месяц или два он был выдворен из страны.

0_be701_2502c04f_xxxl

Ваш последний фильм «Очарование зла» так и не был показан у нас в стране.

Есть стихи у Цветаевой, которые я очень люблю. В частности, включенные в этот фильм «Тоска по Родине»—«Давно разоблаченная морока… Мне совершенно все равно, где  совершенно одинокой быть… По каким камням домой плестись с кошелкою базарной…» Фильм основан на документах. Жизнь в эмиграции для многих была мучительной, многие, как это сделал князь Святополк-Мирский, делали все для того, чтобы получить советский паспорт и вернуться на родину, где были сразу же расстреляны. Но были и такие как Бунин, которые не поддались очарованию зла. Многие верили в то, что Сталин строит мощную державу. И этому его очарованию поддавались и Ромен Роллан, и Фейхтвангер и Андре Жид. Это фильм об эмиграции, о России и о природе русского характера.

Это как–то было связано с вашей собственной эмиграцией?

Тут все повлияло, и судьбы этих людей, и то, что мою маму два раза сажали. В 37-м во время Ежова и ежовщины ее обвинили в том, что она агент Интеллиженс сервис, а она не могла вспомнить, чья вообще это разведка. И это моя мама, которая не поехала в эмиграцию, хотя была невестой Николая Александровича Бенуа, у них была любовь. Мама приняла революцию. Потом она сидела. И бабушка сидела. И это для меня тоже было важно, когда я снимал эту картину.

У вас опубликована небольшая повесть о том, как вы сотрудничали с КГБ.

Самое забавное, что совсем недавно журналисты нашли Колетт Шварценбах о которой идет речь в моей повести, с которой я должен был переспать, но не переспал, влюбившись в нее. Она была слависткой, работала в газете и служила нянечкой у посла. Понятно теперь зачем она была нужна. Так вот, две недели назад ее нашли в Нью-Йорке и сняли интервью с ней. Я с ней поговорил по телефону. Ей тоже уже за семьдесят. Она была необыкновенно хороша собой. В конце интервью у нее просили, было ли что-нибудь у нее с артистом Михаилом Козаковым? Она сказала, что ничего не было, да и он, «по-моему, мучился и не хотел, чтобы это было». Мне было очень приятно. Ведь можно же снять шикарный фильм, соединив нас вживую…

1329_kozakov_5-jpg_max

На стенах вашей квартиры много фотографий…

Вот это мой старший брат, он погиб на фронте… Вот Самойлов, Левитанский – это уже мои друзья. Вот Эйхенбаум – общий друг. Он еще успел посмотреть «Гамлета».

Большинство ваших друзей – это поэты и писатели. Даже не столько актеры. Может быть, к актерам вы относились как к коллегам, работая с ними в кино?

Да нет, были люди нашего театрального мира, которые были фантастически интересные, как Олег Ефремов, например. Я дружил с Ефимом Копеляном. Андрюша Миронов доставлял мне счастье своей дружбой. Я вообще-то книгочей «Книга – лучший друг человека» – я бы так сформулировал.

Какие последние книги оказали на вас влияние? Я знаю, вам нравится Улицкая…

В первую очередь я бы сказал, что книги литература о литературе. Это рассадинская книга, книга «Прощание» — это одна из многих замечательных книг… Дмитрий Быков о Пастернаке.

Вы знали Пастернака досконально, что вы открыли для себя в книге Быкова?

Очень многое. Анализ. С ним можно соглашаться или не соглашаться. Но книга безусловно талантлива. И эта книга не только о Пастернаке, но и об очень сложных вещах. Или замечательная книга живущего в Америке Льва Лосева о Бродском — поэтическая биография поэта. Колоссальная книга, такого литературного толка, но замечательная. А из беллетристики, если брать русскую литературу мне нравится Андрей Дмитриев, мне нравится книга Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» по многими причинам, и по мыслям, и по образу главного героя.

Из того, что произвело на меня сильное впечатление  это переводная литература. Я любил и люблю Романа Гари, да и многих, многих… Многое зависит от переводчика, потому что в переводе можно все загубить.

1329_kozakov_25-jpg_max

Я держу в руках диск с вашим фильмом «Играем в Шекспира». За эти три фильма вы были удостоены премии ТЭФИ. В основе легло ваше эссе, которое было опубликовано в этом двухтомнике.

Да, совершенно верно. Только есть разница между написанным и смонтированным в кино. Почему эссе называется «Играя Шекспира», как бы я играя Шекспира, размышляю о Шекспире, там много о Лоуренсе Оливье. А когда в «Играем Шекспира» я монтирую всяких актеров в тех же ролях – в «Гамлете», в «Лире» и это другой телевизионно-кинематографический способ рассказа. Хотя это авторское кино, я что-то сам играю и монтирую других актеров.

А что вам интересно: документальное кино, которое было оценено у нас в стране. Или вы воспринимаетесь, как автор художественного фильма «Покровские ворота».

Саша, я об этом не задумываюсь. Для меня главное – пытаться заниматься искусством, читать стихи, играть в театре или ставить в театре, играть в кино. Документальное кино я не снимал, «Играем Шекспира» – это полу-документальное кино. Но главное, чем бы ты ни занимался, ты иногда влипаешь, как актер в плохой фильм, я вообще мало стал сниматься – возраст и т.д. А когда я ставлю, я очень долго думаю перед тем, как на что-то решиться. Так же и в театре. Я пять лет мечтаю поставить Дюрренматта, может быть на малой сцене театра Моссовета.

У вас своя антреприза?

Уже нет. Я читаю стихи во всех вариантах – с Бутманом – дуэт для голоса и саксофона. Сейчас со мной работает другой молодой саксофонист – Саша Новиков. У нас премьера. Я делаю программу про Бродского с Качаном, там поют шестнадцать вещей, там диалоги и игра.

1451322310-7a578f8ba1c92f1fc7ab1676f4d7d111

И последний вопрос, к которому мы уже обращались: когда вас завербовало КГБ… Что для вас амплуа театральное. Когда произошла эта история, вы были героем-любовником…

Саша, это все ерунда, об этом говорить глупо, а кому интересно это, то пусть купит книгу и прочтет. А говорить об этом поверхностно… Да, они пригласили меня в качестве борьбы с иностранными разведками. Я не занимался стукачеством и они держали слово – никаких доносов на товарищей. Вот и все, что можно сказать безо всяких оправданий. Это – чистая правда. Герой-любовник, просто человек и с человеком произошла такая история, и я не мог ее не записать и поэтому это исповедь. Вот и все.