Артем Троицкий

«МАРКС И МАРКЕС»

 

2009

 

Свою первую статью Артем Троицкий написал в двенадцать лет. Она была посвящена группе «битлз» и напечатана в школьном журнале. С тех пор он написал множество статей и книг, организовывал как официальные, так и подпольные концерты рок-музыкантов.

 

У тебя сохранились книги из детства?

Есть книга Иржи Чернаго «Переполох вокруг битлз». Это была первая книжка, которую я сам купил за свои деньги. Мы тогда с родителями жили в несуществующей теперь стране—Чехословакии. Мне было 11 лет, когда я купил себе эту книжку на скопленные 15 крон. Я тогда говорил по-чешски также как по-русски, так что читать эту книгу мне труда не составило.

Это совпало с увлечением рок-музкой?

Я тогда как раз погорел с этим делом. Мы проникли с другом на школьную радиостанцию и стали гонять там ту музыку, которая нам нравилась. Мы крутили песни Муслима Магомаева—«Лучший город земли» или песенку о пингвинах, но между ними вставляли всякую англо-американскую музыку. В конце концов, какое-то вредное ухо это дело услышало, нас вызвали к директору и исключили из пионеров.

Когда я вернулся в Москву, то, как ни в чем не бывало, снова надел пионерский галстук, и вот в Москве меня второй раз исключили из пионеров, на этот раз за политику. Это было в сентябре 68-го года после советской интервенции. Я пошел в школу и стал там разводить, как мне было потом строго указано, «антисоветскую пропаганду». Я всем говорил о том, какое это свинство—вводить танки в свободную страну и давить там всякие хорошие начинания.

А благодаря каким книгам ты стал таким революционером?

Мое чтение начиналось с того, с чего начиналось чтение у всех детишек из более или менее интеллигентных семей.

С Агнии Барто?

Нет, Агнию Барто я всегда терпеть не мог. Зануднейшая, надо сказать, поэтесса. Корней Чуковский и Самуил Маршак мне всегда нравились в тысячу раз больше. Но первые книжки, которые я по-прежнему ценю—это «Винни Пух» и сказки братьев Гримм.

То есть, ты западник по менталитету…

Я не виноват, что моя любимая детская книжка «Винни Пух». С другой стороны могу честно сказать, что «Алису в стране чудес» я оценил не сразу. Потом, конечно, Жюль Верн, Дюма, Вальтер Скотт, Марк Твена. Из наших авторов—Каверин «Два капитана», Рыбаков «Кортик», Беляев «Человек-амфибия».

Ты считаешь, что такой набор книг сегодня по-прежнему актуален?

Думаю, абсолютно актуален. Единственное, о чем я жалею, что в годы моего детства не были переведены некоторые книги, которые стали впоследствии настольными для детей, скажем, книги Туве Янсон «Муми-тролль» или «Карлсон» Астрид Лингрен. Кстати, Лингрен мне рассказывала, что ее очень забавляла история популярности Карлсона в Советском Союзе. Она говорила, что в Советском Союзе Карлсон почему-то такой добрый, сказочный персонаж и друг детей, а в ее представлении Карлсон—резко отрицательный тип, лживый и противный. Из того, что в Советском Союзе он превратился в лучшего друга детей, можно было сделать вывод о том, какие же несчастные у нас дети, что даже этот гнусный лицемерный жадюга оказался для них светом в окошке.

Что ты читаешь своей дочери?

Я с ней прочитал первые шесть томов «Гарри Поттера» от первой до последней страницы. Это, на мой взгляд, вполне симпатичное произведение. Всегда ждал вечера, когда мы с ней заляжем, я открою книжечку и начну с того места, где вчера закончил. Меня, конечно, очень забавляет, что у нас есть то ли православные фундаменталисты, то ли еще какие-то придурки, которые объявили «Гарри Поттера» вредной, сатанинской книгой, которая портит наших детей и молодежь…

Тебя можно назвать читателем?

Я и читатель, и одновременно писатель, и лектор и прочее. Один из шкафов в моей библиотеке посвящен музыкальной и около музыкальной литературе. Тут книги всех моих знакомых покойников. Вот Джон Пилл—знаменитый английский ди-джей, недавно умер. Это Александр Башлачев—самый любимый мой русскоязычный поэт. К его книге я писал предисловие. Это—Илья Кормильцев, опять же покойный. А это книга, которую он издал—Лидия Ланч «Парадоксия: дневник хищницы». Интересно, что Лидия Ланч—моя подружка и эта книжка с автографом. Я ее сюда привозил с концертами. Удивительно, что эта книжка сейчас запрещена. За экстремизм, порнографию и т.д. ее изъяли из книжных магазинов.

Там действительно есть порнография?

Я не считаю, что это такая жесткая современная литература. А порнографию при желании можно обнаружить где угодно.

Только что вышло долгожданное переиздание твоей книги «Back in the USSR»…

Насколько помню, это—правдивая история рока в России. Она выходила в Англии двумя изданиями, потом еще в шести или семи странах. Последней страной, где она была опубликована, стала СССР. Переиздав ее, я как бы повернул страничку главы, которая для меня уже закончена.

Если ты эту главу закончил, то сейчас какая-то новая глава начинается?

Если у меня и начнутся какие-то новые главы, то они точно не будут связаны с рок-музыкой. Не потому, что я ее разлюбил и не потому, что мне стыдно за свое бурное прошлое. Просто рок-музыка в ее теперешнем виде, вполне таком лояльном государству и т.д. меня совершенно не трогает.

У тебя любимые современные писатели?

Мой любимый русский писатель—Виктор Пелевин, это человек не меньшего таланта, с не меньшим воображением, и не менее острым и изощренным, отчасти извращенным, умом, чем главные русские писатели XIX века. Очень люблю «День опричника» Володи Сорокина. Я считаю, что это самая реалистичная книга о современной России и сегодняшней российской идеологии.

Тексты Ильи Кормильцева для группы «Наутилус Помпилиус» были поэзией?

Для меня поэзия—в первую очередь чувственное искусство. Он был человек очень рациональный и в достаточной мере бесчувственным, но при этом очень грамотный, очень умный, и писал, возможно, одни из самых хорошо артикулированных текстов во всем русском роке.

А Башлачев? Земифра?

Башлачев, на мой взгляд, не то чтобы «отчасти поэт», а один из величайших русских поэтов этого века. Я его совершенно смело и без малейших скидок могу поставить в один ряд не только с Евтушенко, Вознесенским, но и с Пастернаком, Маяковским, Есениным. То есть это великий поэт. Что касается Земфиры, то я считаю, что она вполне талантливая поэтесса. Именно как поэтесса. Я ведь время от времени читаю нашу поэзию—и мужскую, и женскую, и могу сказать, что в моем представлении Земфира пишет не хуже.

У тебя хранится любопытна книга с автографом Маркеса…

Мой отец был дружен с Маркесом и много раз встречался с ним и в Испании, и в Мексике. Маркес тоже бывал у нас в гостях. Отец называл его дружески-фамильярно Габа. Когда в 79-м году он приезжал на очередной Московский кинофестиваль, то подарил мне книгу—сборник репортажей и журналистских статей—он же был корреспондентом одной из колумбийских газет во второй половине 50-х годов. Тогда же корреспондентом этой газеты он впервые приехал в СССР на фестиваль молодежи и студентов 57-го ода. Это был сборник его статей того периода. Маркес по-испански написал: «Дорогому Артемию книга моих статей, которые я писал в том возрасте, в котором ты сейчас находишься». Мне было тогда 24 года.

Ты теперь можешь ответить ему книгой на книгу.

Своего отца он, разумеется, помнит, а меня, скорее всего, забыл. Но теоретически можно было бы напомнить.