Александра Маринина

«Я ПИШУ ОДНУ КНИГУ В ПОЛГОДА»

 

2005

 

До пятидесяти процентов книг, которые читаются у нас в стране — детективы. Одним из самых знаменитых авторов, работающих в этом жанре, является Александра Маринина. Подполковник милиции, кандидат наук, специалист по анализу и прогнозированию преступности и автор 30 научных работ в области криминалистики, с 1991 года она пишет именно детективные романы. Ну а в свободное время Марина Анатольевна коллекционирует колокольчики. Необычное хобби для подполковника милиции.

 

 

«Замена объекта» — последняя ваша книга. Конечно, трудно пересказать фабулу, но мне бы хотелось, чтобы вы все же рассказали о чем этот роман.

О чем эта книга? Эта книга о любви, при том что это детектив, но все равно это книга о любви, о любви между мужчиной и женщиной, между родителями и взрослыми детьми, между друзьями разнополыми и однополыми, и в конце концов эта книга о любви главного героя к своим животным – у него пять кошек. В общем, я задумывала книгу о любви и ревности, и под эту историю была построена детективная интриг. Интрига не очень сильно закрученная, потому что эта книга только условно может  называться детективным романом. Скорее это самый обычный городской роман.

Книга состоит из трех сюжетных линий. Первая — это линия главного героя, который является участковым милиционером, и волею случая оказывается подключенным к расследованию преступления, совершенного не на его территории. Но у него в этом расследовании есть свой личный интерес, связанный очень непростыми отношениями с  родителями. Именно из-за этих отношений, из-за психологического конфликта, который возникает у него, казалось бы, на ровном мест, он принимает очень активное участие в этом расследовании. В целом оно ему совершенно не интересно, он не чувствует себя сыщиком, его интерес в жизни лежит совершенно в другой области — это защита стариков и детей, живущих на его территории. Защита от обид, беды, горя, равнодушия, от несправедливости — вот этим он живет. И лавры Шерлока Холмса и Эркюля Пуаро ему не нужны. Вторая линия- это виртуальная переписка между двумя молодыми женщинами по поводу того, изменяет муж одной из них или не изменяет, вроде бы изменяет, и если да, то что с этим делать?

Они переписываются посредством Интернета?

Да, они никогда друг друга не видели и подписываются никнеймами. Они очень душевно общаются на тему: как жить, когда есть подозрение, что муж изменяет? И третья линия – это линия почти 40-летнего полковника милиции со своей семейной проблемой, тоже с ревностью, с драматической любовью, с непониманием как ему жить дальше. В конце, естественное,  все три линии переплетаются, как это обычно у меня бывает, хотя с начала совершенно непонятно какое отношение одна из них имеет отношение ко второй, и третьей.

Ну все-таки роман начинается с того, что происходит убийство…

На выходе из оперного театра, после премьеры спектакля, убивают жену предпринимателя и встречающегося ее водителя-охранника.

Убийство, как всегда, влечет за собой кучу приключений и трагических обстоятельств?

Этого как раз в книге и нет. Там много переживаний, но приключений почти совсем нет

Эдуард Тополь рассказывал мне, что на каждую книгу он тратит год своей жизни. Им написано 25 романов, что соответствует 25 годам жизни, поэтому он теперь очень жестко относится к тому, стоит ли вообще писать книгу. Как регулярно вы пишете сейчас?

Я пишу одну книгу в полгода.

Это довольно быстро?

Как вам сказать. Бывали времена, когда я писала и быстрее, но я тогда была моложе, задорнее у меня было больше сил, и потом, чем больше книг за спиной написано, тем труднее пишется каждая следующая, потому что появляется риск самоцитирования. Когда начинаешь придумывать книгу, выстраивать характер персонажей – ой, как я классно придумала, ой нет-нет, это же было уже у меня, вот этот герой похож на того, который был в той-то, аналогичное было в другом романе – нередко приходится все придумывать заново.

Существует известное количество сюжетов и в наверное ничего страшного нет,  что роман, сюжет или фабула этого романа пересекалась с другим литературным произведением.

Абсолютно ничего страшного в этом нет, другое дело, что они не должны пересекаться с твоим собственным литературным произведением. Вы знаете, я хочу сама над собой провести эксперимент. Та книга, которую я сейчас обдумываю и собираюсь писать в ближайшие полгода, почти вся целиком  будет перекликаться со всем, что я написала раньше, и тем не менее это будет совершенно новая книга, с совершенно другой идеей, с  закрученной интригой. Но каждый элемент этой интриги, так или иначе, у меня уже раньше где-то был. Я хочу доказать, что интрига в книге – это совершенно не главное, это двадцатипятистепенное, что если книга пишется ради какой-то мысли, ради какого-то чувства, ради какой-то драмы, она может быть помещена в антураж любого сюжета. У меня даже была мысль: написать такой экспериментальный детектив, состоящий из трех или даже, может быть, четырех частей с абсолютной одной и той же интригой, одно и то же преступление, примерно один и то же процесс расследования, одна и та же разгадка. И это будут совершенно разные книги, про разное. С разным настроением, с разными персонажами. Может быть, когда-нибудь я это сделаю, просто чтобы доказать – не читайте книгу ради сюжета. Сюжет – ерунда, важно, что вокруг него и за ним, и под ним.

Примерно 13 лет назад, когда вы начали писать книги, у вас не было конкурентов в этом жанре, сейчас многие пишут детективные романы, вы ощущаете конкуренцию?

Нет.

То есть у вас своя ниша?

Во-первых, у меня своя ниша, во-вторых, я вообще не понимаю, что такое конкуренция в литературе. Книга – это не товар длительного пользования, много раз об этом говорила. Когда ты покупаешь холодильник, то очень важно заставить тебя купить холодильник именно марки «А», потому что, если ты купишь марку «Б», то еще 10 лет к марке «А»  никогда не вернешься, и тебя производитель марки «А» потеряет на 10 лет. Когда ты покупаешь книгу, ты за три дня ее прочитываешь, и дальше что? Дальше ты идешь покупать следующую. Все равно мы читаем быстрее, чем пишу писатели.

Бывает так, что, например, вы написали книгу, использовали один и тот же сюжет, и в  это время выходит книга другой писательницы, и тоже в форме детективного романа и там используется такой же сюжет…

Таких совпадений еще не бывало.

То есть, воровства сюжетов у писателей не бывает?

Может и бывает, но я с этим не сталкивалась, хотя…

Ведь сюжет — это ноу-хау какое-то?

Вообще у меня сюжет однажды украли, но не из книги. Из синопсиса, который я написала для одной кинопроизводящей компании. Вот его украли, издали книгу, причем, эта книга даже была экранизирована, я и фильм уже посмотрела, долго смеялась. Но на самом деле это не очень распространенное явление, а потом это же совершенно не важно, я повторяю. Важно то, что под ним, под сюжетом, и вокруг него. Сюжет может быть одним и тем же, но одна книга будет скучна и деревянна для человека, который читает, а другая книга попадет в цель, потому что она эмоционально настроена так, что совпадает с его эмоциональным состоянием на момент прочтения. Сюжет, в общем, никакого значения не имеет.

 

Я хочу вас спросить на достаточно щекотливую тему —  о литературных неграх.

Спросите.

Большинство авторов, которые пишут большое количество романов – можно назвать вас, Акунина, Дарью Донцову и других – этих авторов обвиняют в том, что они используют труд других людей для того, чтобы написать свои книги. Как вы к этому относитесь?

К идее обвинения или к идее использования чужого труда?

Обвинения.

К идее обвинения я отношусь со смехом, потому что совершенно очевидно любому человеку, который умеет складывать буковки, что все книги Акунина, равно, как все книги мои и все книги Дарьи Донцовой, написаны одной рукой. Это абсолютно очевидно и не может ни у кого вызывать сомнений. Если кто-то думает, что не возможно, выше человеческих способностей, писать книги с такой интенсивностью, как это делает там, например, г-жа Донцова, она, конечно, быстрее меня пишет намного, и быстрее Акунина, но так оно есть. Если ты сам не умеешь, это не значит, что не умеет никто. Если ты не умеешь летать под куполом цирка на трапеции, это не значит, что цирка нет и его придумали. Сходи и посмотри, как это делают те, кто умеет.

А если говорить об идее использования чужого труда? Она не оригинальна, потому что на Западе большинство авторов, которые пишут сотни, десятки сотен, тысячи романов, используют труд редакторов для написания своих книг.

И что? Я не понимаю. Есть человек, который хочет написать всю книгу от начала до конца сам, есть человек, который воспринимает свое творчество, как проект, человек-проект, есть человек-автор, есть человек-проект. Это имеет право на существование. Я понимаю, если этих рабов, как негров на хлопковых плантациях, собирали в темных подвалах, держали на хлебе и воде, не платили бы им денег, заставляли бы писать, это да, это неприлично, это вообще использование рабского труда. Но если приходит автор или  редактор, которые таким образом собираются зарабатывать деньги и готовы оказывать эту услугу – участвовать в проекте, и получают за это свою зарплату, надо сказать, очень не маленькую, я не понимаю, что в этом плохого? Это нормальный труд по контракту.

Это то, что я хотел получить в ответ. Мне кажется, что если мы с вами говорим о сценарии фильма, то на Западе все сценарии пишутся группами людей, в России тоже многочисленные сериалы создаются несколькими  сценаристами — один пишет  фабулу, другой – диалоги и т.д. Если мы относимся к литературе как массовому жанру, то логично, что один человек тоже придумывает сюжет, другой прописывает характеры.

В конце концов вся научная литература – это проект. Потому что все учебники написаны коллективом авторов. Один пишет первую главу, второй пишет вторую главу, третий – 4-й параграф 5-ой главы, 8-й параграф 8-ой главы… Это все – коллективный труд, в котором есть разделение труда в соответствии со способностями, знаниями, возможностями, и вкусами каждого. Почему в научной литературе это считается нормальным и по-другому бывает крайне редко, а в художественной литературе это ах! ах! и куча разговоров.

Может быть, в советский период, авторы не писали так много книг?

Они бы писали бы столько, если бы их издавали. Все равно ведь тогда никакого автора не издавали чаще, чем одна книга в 3 года. Поэтому какой был смысл писать? Они и писали в стол. Может быть, если бы им давали свободу издаваться столько, сколько они пишут, мы бы увидели гораздо больше любопытных произведений.

Когда мы с вами впервые познакомились, это было примерно лет десять…

Очень давно…

Вы тогда еще работали в милиции, по-моему.

Я была действующим подполковником милиции….

Сейчас вы сталкиваетесь с милицией, как обыкновенный рядовой человек. Что вы можете сказать о сегодняшней милиции?

Я могу сказать, что она хуже, чем десять лет назад, к сожалению.

Почему?

Ну а с чего ей быть лучше? Профессионалы вымываются, приходят плохо подготовленные люди, которые очень быстро покидают либо эту службу, либо остаются, но пытаются на ней как-то заработать деньги, то есть профессионально подготовленных,  опытных сотрудников с нормальной психикой и с нормальными мозгами стало еще меньше. Но это – нормальный процесс, связанный с нашей, к сожалению, пока что с экономикой. Будем терпеть и ждать.

Герой вашей новой книги – участковый. Человек достаточно своеобразный, который, как вы сами признаетесь, не очень хороший участковый, но хороший человек. Что важнее – одно или другое?

Хороший человек – это всегда важнее.

Можно сказать, что эта книга социальный заказ?

От кого?

Общество уже устало от того, что милиционеры плохие, что милиция плохая. Мы ждем от милиции почти всегда негативных поступков, и почти никогда не ожидаем помощи, поэтому внутренняя наша потребность – иметь хороших героев, хороших милиционеров, пусть и плохих участковых, она тоже есть.

Нет, в этом смысле нет. Это книга – социальный заказ совершенно в ином плане. Когда я пишу книгу, то остаюсь при этом в первую очередь, безусловно, читателем, то есть, рядовым потребителем печатной продукции, такой вот кухонной бабой. И я вдруг почувствовала, что мне перестал быть интересен детективный сюжет в чтении ли, в придумывании ли, мне хочется положительных эмоций. Мне, среднему рядовому читателю, хочется чувства любви, доброжелательности, любви не этой вот плотской, которая приведет к свадьбам, к разводам, и ко всем этим глупостям, а любви человеческой. Мне хочется читать книгу, из которой на меня веяло бы добротой, позитивностью, любовным отношением к людям вообще. И я подумала, раз этого хочется мне, наверное, мне хочется это и писать.

А тот факт, что мой герой — участковый, связан не с социальным заказом, а с тем, что именно участковый – это единственная фигура в милиции, которая имеет возможность проявлять доброту к людям.  Любовь, забота, сочувствие, понимание – это, вообще говоря, главная его задача, несмотря на то, что на него навещено очень много других  проблем, но самая главная, на самом деле, только это.

Таких участковых нет.

Да таких, как мой герой – нет.

Когда газета «Коммерсантъ» придумывалась, то ее создатели хотели рассказывать о том бизнесе, которого в России тогда еще не было. Они исходили из того, что, рассказывая о том, чего нет, можно попробовать подтянуть под себя общество. Так отчасти и произошло. Может быть,  вы тоже создаете такого героя, которого нет, но который может появиться после вашей книги?

Я не думаю, что он появится сразу после моей книги. И потом, видите ли, я не мужчина. Ведь все же газету «Коммерсантъ» создавали мужчины. Мужчины – это люди, решающие глобальные стратегические задачи.

Но вы – аналитик.

Я – аналитик, но я женщина, я живу эмоцией, я не способна к стратегии, я способна только к эмоциям, но зато к сильным. Вот эти эмоции я вложила в книгу. Книга очень спорная, надо заметить, что те, кто ее читал, высказывали абсолютно противоположные точки зрения. Некоторым людям она категорически не понравилась, им было скучно, особенно линия, связанная с  виртуальной перепиской  двух молодых женщин.

А вы сами пользуйтесь Интернетом?

Очень мало.

Тогда как вы выстроили эту переписку?

Для этого не нужно пользоваться Интернетом, для этого нужно прожить жизнь. То есть я умею интернетом пользоваться, но я этого не делаю, мне это не очень интересно, когда мне что-то нужно, я прошу или мужа, или свою помощницу. Они мне все находят. Сама я  время на Интернет не трачу и перепиской по Интернету не занимаюсь. Есть такой анекдот. Мы не тактики, мы стратеги. Так вот я не стратег, я тактик.

Я еще хотел вас спросить о «Каменской», можно?

Конечно.

Фильм, который получился, на мой взгляд, очень интересным, насколько он соответствует, придуманному вами образу? Ведь Каменская в моем сознании – это ваше альтер-эго, с одной стороны он – конкретный образ, но вместе с тем у нее есть ваши черты, привычки, которые вы подарили своей героине. Что для вас Каменская?

Книжная или кинематографическая?

Кинематографическая.

Кинематографическая – это чужой для меня человек.

Она вам нравится, как «чужой человек»?

Да, она мне нравится, она мне очень симпатична, то есть, мы не говорим о мастерстве актрисы, мы говорим о созданном образе. Это очень симпатичный образ, достойный и любви, и уважения, на мой взгляд, всяческих симпатий, со своими тараканами, очень живая – с недостатками, с какими-то дефектами, достоинствами, но если книжная Каменская — это действительно часть меня, и я очень осторожно и с большим трудом пишу о ней книги, потому что я не могу заставить ее совершать определенного рода поступки, это связывает сильно мне руки. Образ выписан за 25 романов и сложен таким образом, что резко измениться не может. Поэтому все, что я хочу приписать моей героине, должно логически вытекать из того образа, что уже создан.

Это очень трудно, и поэтому писать о Каменской все труднее и труднее. А кинематографическая Каменская – она для меня чужая, и когда я вижу, что она совершает поступки, которых нет в моих книгах, которых не было в моих мыслях, которые не соответствуют моей книжной Каменской, мне это безразлично, меня это не задевает.

То есть вы можете на нее смотреть просто как почти посторонний зритель?

Абсолютно, потому что все-таки кинематографическая Каменская – плод творчества режиссера, сценариста и актрисы, а моего уже очень-очень в малой степени.

Да? А мне она так нравится…

Так мне тоже нравится.

Я всегда думал: вот это Марина Анатольевна такая.

Нет. Нет. Марина Анатольевна другая.

И последний вопрос. Я знаю, что вы много читаете, у вас большая библиотека. Как вы ее формировали. Какие книги в первую очередь вы ставите себе на полку, а какие увозите на дачу?

Во-первых, у меня нет дачи, поэтому все, что у меня есть – хранится дома.

Ну дача – это фигура речи. Допустим, какие книги вы передариваете потом друзьям

Я покупаю книгу, начинаю ее читать, либо дочитываю и составляю о ней свое мнение, смогу ли к ней еще вернуться, пусть даже через пять лет, или нет, не смогу. И во втором случае я использую любую возможность, чтобы – ой, тебе нечего читать в электричке, вот я тебя дам книжечку, в электричке очень хорошо пойдет, потом ты можешь оставить себе. Бывают книги, которые я не дочитываю даже до середины, бывают книги, которые я бросаю после пяти страниц, понимаю, что это абсолютно не мое. Я не выбрасываю книжки, я не умею выбросить книгу в помойку, у меня рука не поднимается. Я их при случает дарю тому, кому нечего почитать.

Старая интеллигенция. У вас в домашняя библиотека наверняка состоит из профессиональной литературы, словарей, энциклопедий, которые призваны помогать в вашей работе. И возможно, классика…

Ну классики у меня, конечно, гораздо больше.

Переводная или отечественная?

Всякая, всякая, потому что это библиотека формировалась еще моим дедом, потом моим отцом, потом все это досталось мне.

Вы ее не почистили, не проредили?

Нет, я чищу и прореживаю только то, что покупаю сама, то, что было издано в те времена совершенно невозможно проредить, Я прореживаю библиотеку только в том случае, если у меня два, например, издания — более раннее и более позднее, совершенно идентичное., Но когда я вижу книги издательства «Иностранная литература» 1957 года, но Боже мой, как я могу это выбросить, это же полвека прошло, вот она, книжка эта, стоит, и никогда ее больше не переиздадут. Генрих Бёлль «Бильярд в половине десятого» — весь рассыпался уже по страничкам, но у меня нет современного издания, а остаться без Бёлля я не могу. Она у меня стоит вся клеенная и переклеенная, в мягком переплете, 58-го по-моему года издания.

То есть вы библиофил?

Вам видней.

 

14 мая 2005